Алексей Сурков - Южный Урал, № 2—3

А. Салынский

СЕМЬЯ БУТОРИНЫХ

Пьеса в трех действиях, пяти картинах

М а к с и м  Ф е д о с е е в и ч  Б у т о р и н, старый горняк.

О л ь г а  С а м с о н о в н а, его жена.

И л ь я, проходчик }

В а с и л и й, проходчик }

Н а с т е н ь к а, электрослесарь } их дети.

А л е к с а н д р  Е г о р о в и ч  Е ф и м у ш к и н, секретарь парткома рудника.

В е р а  Щ а д н ы х, инженер-геолог.

Н и к о л а й  П о р ф и р ь е в и ч  Ф у р е г о в, директор рудника.

М а л а ш а  К у з о в к о в а, машинист электровоза.

И в а н  П е т р о в и ч  Н и к о н о в, главный инженер.

М и х а и л  Г а й н у т д и н о в, бурильщик.

В л а д и с л а в  С е р г е е в и ч  Б е з у г л ы й, начальник отдела организации труда.

П а в е л  Т и м о ф е е в и ч  Я с т р е б о в, бурильщик в бригаде Ильи.

А л е к с е й  Б а д ь и н, рабочий.

С е м е н  К а р п у ш к и н, рабочий.

С е к р е т а р ь  д и р е к т о р а.

Действие происходит на Урале, в наши дни. Между вторым и третьим действием проходит пять месяцев.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Комната в большом и просторном доме Буториных. Двери: входная, во внутренние комнаты и слева — в комнату Ильи, отделенную перегородкой. Добротная старая мебель. На правой стороне, среди семейных фотографий, выделяется портрет погибшего на фронте старшего сына Михаила, Героя Советского Союза. За окном, на фоне бледного осеннего неба, голый тополь, вдалеке копры шахт. На широкой тахте полулежит Василий, рассматривая альбом с вырезками из газет, повествующими о его стахановской славе. Рядом, занятая вышивкой, Настенька. Максим Федосеевич курит у окна, Ольга Самсоновна стоит посреди комнаты, прислушиваясь. Из комнаты Ильи доносится его голос: «Весь в белой пене, седой и сильный, он резал гору…» Вкладывая в слова какой-то особый смысл, Илья повторяет: «Он резал гору…» Илья быстро ходит по комнате, и Ольга Самсоновна, прислушиваясь к его энергичным шагам, сокрушенно качает головой.

О л ь г а  С а м с о н о в н а. Ходит и ходит…

В а с и л и й. Поршень…

М а к с и м  Ф е д о с е е в и ч. Большое дело задумал, вот и ходит.

О л ь г а  С а м с о н о в н а. Всю ночь у него свет горел. Совсем себя парень изведет.

М а к с и м  Ф е д о с е е в и ч. Сдюжит, не хилого рода.

О л ь г а  С а м с о н о в н а. Я-то уж, было, обрадовалась, когда он машину свою кончил: отдохнет теперь. А ему все перерыва нету.

Входит Илья. Подходит к телефону, который стоит в углу на круглом столике, набирает номер.

И л ь я (набирает номер.) Иван Петрович? Докладываю… Выверил. В рабочих расчетах никаких отклонений не было. Всю ночь просидел. Да… Значит, опять неувязка. Что? Вместе? Тогда до завтра. До свидания. (Опускает трубку.)

О л ь г а  С а м с о н о в н а. Неужто снова машиной своей занимаешься?

В а с и л и й. Гениальное изобретение.

И л ь я (резко повертываясь к Василию). Сколько лет существует перфоратор? Десятки! А ты его то так, то этак переделываешь… То колонку к нему, то каретку… Да большая ли польза? (Уходит в свою комнату.)

М а к с и м  Ф е д о с е е в и ч. Если б он один!.. А то… Никонов-то ведь — не только главный наш инженер, он еще, если ты хочешь знать, и кандидат наук, ученый.

В а с и л и й. Дружила галка с пескарем…

Максим Федосеевич входит в комнату Ильи.

И л ь я. Понимаешь, отец, бурю вчера на втором участке. Порода ужасная. Не камень — броня. И вдруг чувствую: штанга под рукой дрожит как-то необычно. В чем дело? Оказывается, коронки сразу на трех бурах сели. Сменил буры. Приходит Никонов. Рассказываю. «Гадкий, говорит, признак. А ну, бури еще». Бурю час, другой, кончается смена — чуем: горелой резиной пахнет. Разобрали, посмотрели — обмотка на всех четырех моторах загорелась. Ночью расчеты проверил. Моторы горят потому, что слишком высокая скорость вращения. А коронки садятся потому, что сплав, из которого сделаны, мягковат. Здесь и неувязка…

Н а с т е н ь к а (вдохновенно). А если так: тверже сплав и меньше скорость, а?

И л ь я (с улыбкой). Только и всего.

О л ь г а  С а м с о н о в н а. Скоро сказка сказывается… (Вздыхает.)

М а к с и м  Ф е д о с е е в и ч. Действуй, сын, действуй… К Ивану Петровичу прислушивайся. (Пауза.) Про то и я давно мыслю, как нашему брату горняку труд облегчить да больше руды на-гора выдавать. С вашей машиной на руднике большие надежды связывают.

И л ь я. Пытаемся оправдать.

М а к с и м  Ф е д о с е е в и ч. А что это тебя вчера вечером Ефимушкин искал? Свиделись вы с ним?

И л ь я. Виделись… Я у него рекомендацию попросил. Ну, вот, он вчера…

М а к с и м  Ф е д о с е е в и ч. Обещает?

И л ь я. Да. Иван Петрович и Ястребов уже дали. Теперь только Ефимушкин…

М а к с и м  Ф е д о с е е в и ч. Добро, добро. Хватит в кандидатах ходить. Слышь, Оля, еще один орел в нашей семье. (Шутливо толкает Илью в бок.) Ты, да я, да мы с тобой.

О л ь г а  С а м с о н о в н а. Будь бы Мишенька жив — трое было бы… (Пауза.) Вступай, сынок. (Выходит.)

И л ь я (сурово). Слушаюсь, мама.

В а с и л и й (читает). «И в душе Василия Буторина созрела высокая мечта»… Ишь ты!

Н а с т е н ь к а. А такое вот фото я у Малаши видела.

В а с и л и й. Неужели?

Н а с т е н ь к а. Честное комсомольское. (Спохватившись.) Ой, опять я честное комсомольское по пустякам дала…

В а с и л и й. Какие же тут пустяки?.. Тут… тут… Прямо, значит, у Малаши и видела?

Н а с т е н ь к а. Ага. У нее тоже альбомчик есть, только не такой, как у тебя, не из газет, а такой, знаешь, с фотографиями… (Выбегает, Василий — за нею).

И л ь я. И вот хочется в честь этого… Понимаешь, отец? (Восторженно.) Член партии! А членом этой партии был Ленин. И Сталин — тоже член партии. Это же… надо быть достойным товарищем, а?!

М а к с и м  Ф е д о с е е в и ч. Хотя бы приблизительно.

И л ь я. А мечта у меня… даже говорить как-то неудобно!

М а к с и м  Ф е д о с е е в и ч. А ты… будто как про себя.

И л ь я. Не сочти, отец, что хвалюсь я, но, знаешь, хочется сделать такое, чтобы вот… Сталин заметил!

М а к с и м  Ф е д о с е е в и ч. Чего ж тут неудобного? Сейчас оно… почитай, у каждого такая же думка.

Входят Настенька и Василий.

В а с и л и й. Ну, а других ты там… значит, ну… других в ее альбоме ты не видела?

Н а с т е н ь к а. Каких же это других?

В а с и л и й. Ну, что значит — каких? Вообще…

Н а с т е н ь к а. Почему же, есть у нее там и папа, и мама, и тетушки всякие.

В а с и л и й. А… а дядюшки там, случаем, нет?

Н а с т е н ь к а. Вот не присматривалась. Кажется, лишь ваша милость.

В а с и л и й. Сомневаюсь. Холодновата она что-то.

Н а с т е н ь к а. Значит, есть причина.

В а с и л и й. Убей — не вижу.

Входит Ольга Самсоновна.

О л ь г а  С а м с о н о в н а. Максим! Где ты тут? (Максим Федосеевич выходит из комнаты Ильи.) Вы там про то да про другое, а я про свое. Дом ремонтировать надо, Максим. Как построили, так десять лет без ремонту. Который раз уж про то трублю…

М а к с и м  Ф е д о с е е в и ч. Прикидываю, Оля, прикидываю.

О л ь г а  С а м с о н о в н а. Все бы вам прикидывать. Мужиков полон дом.

М а к с и м  Ф е д о с е е в и ч. Самим тут не обойтись. Работа серьезная. (Выходит.)

О л ь г а  С а м с о н о в н а. Вот и решай с ним! Нет, на этот раз я не отступлю. (Выходит вслед за мужем.)

Н а с т е н ь к а (понизив голос, чтоб не слышал Илья). Между прочим, ты эту новую машину думаешь в свою бригаду взять?

В а с и л и й. Зачем она мне?

Н а с т е н ь к а. А ребята — непрочь.

В а с и л и й. Кто? Мишенька твой, Гайнутдинов?

Н а с т е н ь к а. Не только… (Убежденно.) Может, ее на всем руднике внедрять будут.

В а с и л и й. Это ты для чего же мне говоришь? Не из уважения ли к изобретателям? Так свое уважение к одному из них ты можешь и по более вескому поводу высказать. Вот, хотя бы, скажем, что он в институте учится, это — да! Здесь я перед Ильей, как говорится, и голову склоняю.

Н а с т е н ь к а. Еще бы не склонять! Работать да еще и учиться — это, знаешь… Ого, какая воля и сколько ума нужно.